Мохолит

В юности увидел в Новосибирске граффити, которое сильно меня потрясло. На почтенном заборе, на каждой из его кирпичных колонн, чернело плотное трафаретное утверждение: «20 романов за 40 лет». Сверху была проставлена та кроткая русская фамилия, с которой обычно пишут про судьбу Отечества. Имя писателя как-то сразу выскальзывало из памяти, но ссылка на proza.ru не оставляла сомнений в его способностях и генезе. Я тихо шёл по следу. Поражала экзальтированная порядочность: трафарет прикладывался к столбам, тумбам, заборам, но не к домам. Было смешно, было горько и очень, не по возрасту, ясно: насколько силён духом этот писатель и насколько же он отчаялся. Как мог уже седой человек не понимать, что столько романов за такой срок — это приговор, который он в безумной надежде сам же и оглашает. Столько пишут лишь в коммерческой перспективе, не для каких-то великих дел. Почему-то не покидала уверенность, что «20 романов за 40 лет» обязательно о России, о гибнущей деревне, о советских инженерах и отставниках, так безрадостно выглядел потускневший чёрный призыв. А улица всё не кончалась. В Новосибирске вообще длинные улицы. Я никогда не искал того писателя. Это тот случай взросления, к которому ни в коем случае нельзя возвращаться. Нужно решить всё на месте, без последующей коррекции, потому что все ответы, пока не последовала правка, будут верны. А захотел выяснить окончательно, всё — заоглядывался и пропал. Другой случай произошёл пару лет назад. С пустой страницы написал человек, попросивший прочесть его рассказ. Это оказался абсурдный текст про то, что у женщины в глазу жили мужички с ножами и мужички без ножей, и мужички с ножами били тех, кто без ножей, и женщина всё время кричала, что происходит убийство. А мужичков никто не видел. Пишу автору — у вас и без меня здоровский рассказ, я-то вам зачем? А мне и отвечают: да я знаю, что текст хороший, я вообще известный писатель, печатаюсь в разных местах, но мои рассказы всё равно никто не читает. Просто хотелось, чтобы хоть кто-нибудь поглядел мой текст. Ответил и был таков. Я тоже не искал этого писателя. Не хочу выяснять действительно он известен или принял за славу несколько публикаций в журналах. Как и с безымянным граффитистом, дело совсем в другом. Порой мне кажется, что можно физически ощутить боль неразделённого текста. Как бы плох он ни был, в нём всегда есть человеческое тепло, которое надеется на прикосновение. Дать его — задача критика. Невнимание гораздо хуже ругани. Оно вообще хуже всего. Спасибо за поздравления с днём рождения, друзья. Буду читать всех вас до самого конца.